Правда, сразу должна сказать: это не фанфики в прямом смысле слова. Халф-оридж, скорее: сеттинг свой, персонажи в него аккуратно втиснуты, так что имеют некоторый ООС. Короче, те самые фички в духе "смени имена - будет оридж".
Буду, наверное, кидать по фичку в сутки, чтоб не задолбать вас нафиг))
Кто осилит - напишите в комменты о своем подвиге х)
Автор: Cicero.lover
Название: Нейтральная зона
Персонажи:
Рейтинг: PG
Жанр: джен
Предупреждение: это было написано еще летом, до прокачки навыка текстописания
Размер: 2071 слово
читать дальшеТибальт не любит Монтекки, а Монтекки не любят его. Логичная, никого не огорчающая взаимность, зеркальное отражение любви. Ругань вместо поцелуев, драки - органичная замена секса; если все рассматривать в таком ключе, у Тибальта регулярная половая жизнь.
И, разумеется, не с кем попало.
Вражеских "генералов" - они предпочитают называть себя Королями - трое; в лицо Тибальт знает только двоих, и в драках сходится только с ними.
Ромео он дарит самые хлесткие пощечины, самые жестокие удары, и раньше с наслаждением, пугающим иногда даже его самого, таскал его за темные волосы - увы, не очень долго: наследник Монтекки обрезал шикарную длинную шевелюру и уже какой год ходит с ежиком.
Бенволио - яд на языке, вечно жестокие глаза на спокойном лице, стоящие дыбом нечесаные лохмы; ему достается куда меньше, даже если он не молчит.
Как и положено любовнику, пусть даже и любовнику от ненависти, Тибальт знает их тела; знает, куда ударить, как дернуть, о чем сказать. Но - только двоих.
Третий, блудный Король - Меркуцио, племянник герцога. Смешно, что Тибальт не знает его в лицо; смешно всем, кроме него. Даже Джульетте, пусть она это и не показывает.
Но все же Тибальт не знает. Меркуцио для него - копна вечно распущенных темных кудрей, край фиолетового плаща, эффектно растворяющийся в толпе, и голос; в любом тоне - мерзкие, раздражающие слух нотки, и Тибальту кажется, что он узнает этот голос везде.
Тибальт ненавидит и ненавидим - это почти "любит и любим". Вот только хочется иногда побыть нормальным человеком хоть в мелочах.
Например, убрать "почти".
***
Ночи Новой Вероны - гудение флаеров, звуки далекой драки, глухие выстрелы; симфония, слышимая даже в Сердцах города. Тибальт рос с ней и на ней, впитывал ее, просыпаясь каждую ночь; сначала - от нее, потом - для нее. Приобретенный рефлекс, собаки Павлова, открытия двадцатого века - об этом он узнал позже. Тибальт просто просыпался, безмолвно и неподвижно смотрел в потолок - и вскоре отдаленные крики убаюкивали его лучше любой колыбельной.
Он узнал, что ночи бывают тихими, только перебравшись в нейтральную зону; и эта тишина поначалу пугала его сильнее, чем возможная реакция семьи на его непокорность и своемыслие. Но родственники приняли перемены на редкость спокойно: семейный совет решил, должно быть, что у Тибальта всего лишь очень запоздалый переходный возраст или что-то в этом духе.
"Ах, у него просто такой период, мальчику нужно немного побунтовать... Молчи, Пабло! Вспомни, каким сам был в его возрасте, и только потом попрекай!"
Но семейные проблемы ушли, а тишина осталась.
Она будит его среди ночи своим спокойным дыханием; Тибальт, просыпаясь, по привычке упирается неподвижным взглядом в потолок, но больше не может уснуть.
Слишком тихо. Слишком. Слишком.
По той же старой привычке он выходит на балкон, вслушивается в густо-синюю тишину, разглядывает дома напротив; старые кварталы изумительно красивы, уж кому, как не ему, знать об этом. Жаль только, деревьев немного: все-таки центр города.
Он выходит на балкон и стоит там, пока не поймет, что сейчас отключится прямо так, опираясь на перила, и только тогда возвращается в комнату. Постель холодная, одеяло сбито в ноги, подушка валяется на середине кровати; Тибальту лень поправлять, и он ложится так, прижимает подушку к груди и засыпает.
Потом просыпается на рассвете, замерзший; серое небо заползает в комнату через открытую балконную дверь. Одеяло кое-как натягивается на плечи, босые ноги поджимаются: в полудреме очень сложно развернуть одеяло длинной стороной и не запутаться в нем.
Через месяц Тибальт ко всему этому привыкает.
***
Тибальт просыпается от собственного крика. Не спешит открывать глаза, продолжает прижимать к себе снова выдернутую из-под головы подушку: ждет, когда пол и потолок снова вернутся на полагающиеся им места, а сердце хоть немного успокоится.
Под одеялом ужасно жарко, и Тибальт скидывает его на пол. Садится, не разжимая рук; край подушки упирается ему в основание шеи. Стена напротив кажется ужасно интересным объектом для наблюдения, тишина бьет по ушам хуже крика.
Неожиданно остро хочется курить.
Подушка падает на смятую простынь, пол холодит ступни; Тибальт встает с кровати, на ходу сдергивая мокрую почти насквозь футболку, цепляет со стула другую и выходит на балкон.
Прохладно, хотя нет даже намека на ветер. Тибальт прижимается животом к перилам, запускает ладонь под футболку и ощупывает ребра; коротко выдыхает, не найдя ничего непривычного, но убирать руку не спешит.
- Эй, наверху!
Тибальт вздрагивает, но не отшатывается, только вытаскивает ладонь и перегибается через край, чувствуя, как металл впивается под ребра. Это ощущение ему не нравится, но он готов потерпеть, потому что внизу стоит человек.
Тибальт хочет уточнить: "Я?", но в горле пересохло, и вряд ли он сможет сказать что-то достаточно громко, чтобы внизу услышали.
- Ага, на четвертом этаже, - доносится оттуда слегка смущенный смешок. - Можно у вас недолго пересидеть? Я даже номер квартиры не спрошу, не беспокойтесь.
Голос красивый. Мужской, бархатистый и незнакомый; такие часто нравятся девушкам. Тибальт точно знает.
Он пожимает плечами, потом понимает, что вряд ли это видно с земли, и призывно взмахивает рукой. Почему бы и нет, в самом деле. Интересно только, как незнакомец сюда залезет.
Незнакомец, увидев разрешение, стрелой кидается к стене; Тибальт отводит взгляд и замирает, сцепив руки в замок. Он не думает ни о чем и ни о чем не сожалеет. Он смотрит в пустоту и прислушивается к тихому приближающемуся шороху одежды о бетон.
И когда шорох замирает, Тибальт снова перегибается через край - раньше, чем успевает об этом подумать - и хватает чужое запястье, помогая залезть.
Незнакомец перебирается через край одним движением - быстрым и грациозным, словно он проделывает это по десять раз на дню - кидает короткий взгляд на улицу и тут же сползает по стене.
- Если что, меня тут нет, - просит он.
Тибальт кивает.
Они сидят так минуту, и две, и три. Тибальт осматривает улицу, слушая тихое, но частое дыхание гостя, и только из-за этого замечает вывернувшую из-за угла троицу смутно знакомых Монтекки. Опознает одного из них: странный парень, хвостиком таскающийся за Бенволио и из-за этого записанный в памяти Тибальта как "Лейтенант". Марио, кажется. Капулетти ненавидит всей душой. И что он забыл в нейтральном районе среди ночи?.. Точно.
Монтекки скрываются за углом, и Тибальт поворачивается к своему гостю. Он встает, все так же опираясь на стенку, и подходит ближе к краю.
- От этих троих прятался? - спрашивает Тибальт.
Гость кивает.
Темнота скрадывает черты его лица, но Тибальт уверен, что никогда раньше его не видел. Он бы запомнил.
- Спасибо, - говорит гость, и в его голосе слышна благодарная улыбка. - Можно узнать, кто в этом городе такой... - он медлит, подбирая слово, - бескорыстный?
Первое правило нейтральной зоны: хозяин представляется первым.
- Тибальт, - пауза, затем уточнение, - Тибальт Капулетти.
Гость молчит. Тибальт тоже. Они стоят в метре друг от друга, и Тибальт думает, что незнакомец (пока что - незнакомец) вполне может выпрыгнуть с балкона, и что ему,
Тибальту, этого совсем не хочется.
- Надо же, - говорит гость наконец. Кажется, он немного удивлен. - Слухи не врут.
Тибальт морщится. Ну разумеется, слухи. Ничто в городе не может обойтись без обсуждения.
Временами это порядком злит.
- Понимаю, - говорит гость. - Мне тоже это как-то не очень.
Снова повисает молчание. Тибальт рассматривает собеседника: высокий и худой, волосы собраны в хвост. Молодой, примерно ровесник, может, чуть старше - а больше ничего разглядеть не может. Темно. А он все-таки не кот, что бы там ни говорили.
- А вы? - спрашивает Тибальт, просто чтобы не молчать.
- Я тоже не вижу в темноте.
- Телепат?
- Меркуцио.
Что?
- Меркуцио Ирис-Эскала, - уточняет собеседник. В голосе - легкое напряжение. - Племянник герцога, да. Выгонять, если что, через дверь, потому что я отсюда не слезу.
Тибальту кажется, что его безмолвное "Да ладно?!" слышно за сто метров.
- Приятно наконец познакомиться лично, - говорит он, выцарапывая из недр памяти шаблон для первого разговора с высокопоставленными личностями.
Звучит наверняка странно и неестественно, но Меркуцио только тихо смеется.
- Мне тоже, - откликается он. - Раз уж у нас такой форс-мажор и неофициальная обстановка, перейдем на "ты", ладно?
Тибальт кивает, чувствуя, как в груди зарождается истеричный смех.
- Решил побыть добрым, называется, - бормочет он, вцепляясь левой рукой в правое запятье, лишь бы не расхохотаться. - Вообще не думал, что со мной может случиться что-то подобное.
Тибальт выбит из колеи, растерян, изумлен; реальность плывет, все кажется зыбким и ненастоящим, и даже колени чуть подрагивают.
- Эй, не забывай дышать! - доносится справа.
- Абсурд, - говорит Тибальт, поднимая глаза к небу. - Полный абсурд.
- Вот и у меня та же история. Похоже на сон, да?
- Мне не с чем сравнивать, - Тибальт пожимает плечами. - Я не запоминаю сны.
- О.
- Ага.
Повисает молчание.
- А чего ты от них прятался? - наконец цепляется Тибальт за первую попавшуюся мысль. - Ты ж вроде на их стороне.
- А я с приема сбежал, - просто отвечает Меркуцио. - Часть отсидел, как положено, а потом удрал под предлогом... уж не помню, чего. Было бы очень неловко, если бы они меня увидели.
- Так ты что, от самого Сердца сюда шел? - поражается Тибальт, чувствуя себя почему-то совсем мальчишкой.
- Не-а, от Пудинга, - смех Меркуцио чем-то неуловимо напоминает кошачье мурлыканье. - Меня до дома отправили на флаере, я посидел у себя немного и гулять ушел. Такая ночь пропадать не должна.
Ночь, на взгляд Тибальта, совершенно обычная, но не спорить же.
- А ты чего не спишь? - неожиданно интересуется Меркуцио. - Вот смеху будет, если это квартира твоей любовницы, а ты просто покурить вышел.
- Ничего подобного, - бросает Тибальт, а потом неожиданно для самого себя неловко разводит руками, и слова срываются с губ сами по себе. - Прости уж, что разочаровал.
Смешок.
- Ни капли.
Тибальт улыбается в ответ - не может не улыбнуться - и не понимает, почему так легко и хорошо от одного присутствия этого странного парня. Врагом, несмотря ни на что, его представить не получается.
- Чай будешь? - спрашивает он, не особенно задумываясь, что хочет услышать в ответ.
- Порошковый? - уточняют сбоку.
- Обижаешь. Заварка.
- Ух ты! - снова тихий смех. Не издевательский, а такой... странный. Тибальт такого не слышал ни разу. - Прямо двадцать первый век.
- Конец двадцатого, - поправляет Тибальт. - Так будешь?
- Если тебе не сложно, - а в голосе - смесь удивления, благодарности и нерешительности. Восхитительный голос. Выразительный.
- Было бы сложно - стал бы предлагать? - Тибальт проходит в комнату и оборачивается на стоящего в дверном проеме собеседника. - Ты чего?
- Можно? - уточняет тот с недоверием.
Тибальт все-таки не выдерживает и смеется.
- Прямо кот, честное слово! Давай уже, нечисть, ты можешь войти.
- Что? - удивляется Меркуцио, но порог все-таки переступает.
- В мифологиях многих народов, - говорит Тибальт, проходя на кухню и включая свет щелчком пальцев, - духи и прочие... нелюди не могут зайти в дом без приглашения.
- Прочие нелюди? - уточняет Меркуцио, прикрывая глаза ладонью - свет вообще-то тусклый, но сейчас таким не кажется.
- М-да, неудачно обобщил... Но тогда про другие расы не знали.
- Надо же! - собеседник всплескивает руками. - Хоть один не-расист в этом городе!
Как он уловил это, Тибальт не совсем понимает. Телепат, точно телепат.
- Интонации, - поясняет Меркуцио, садясь на гостевой стул. Как он вычислил это, Тибальт не понимает тоже. По взгляду, наверное.
Шумит, закипая, старый чайник. Тибальт вручает гостю чашку с изображенным на боку фиолетовым котенком, достает свою, наливает заварку. Гость сидит молча, крутит чашку в ладонях; поза - смущение и сдержанное любопытство.
- Сестра рисовала, - говорит Тибальт, не зная, зачем.
Гость поднимает голову, и Тибальт наконец видит его лицо. Не краем глаза, не мазнув взглядом - а целиком и полностью, и уже не может отвести глаз.
Лицо Меркуцио соответствует его голосу: такое же странное, не по-человечески красивое. Сравнить с чем-то одним невозможно, а список получается слишком длинным и все равно неполным, поэтому на пятнадцатом пункте Тибальт бросает это неблагодарное дело.
А еще у него глаза серые. И к зрачку темнеют до абсолютной черноты.
Щелкает чайник, и Тибальт встает. О госте надо позаботиться, каким бы (и кем бы) он ни был.
Тибальт и заботится, поглядывая на гостя украдкой.
- Ты сейчас молоко прольешь, - неожиданно говорит Меркуцио. - Перестань так коситься, а то начинает казаться, что у меня вторая пара рук на спине выросла.
- У тебя волосы волнистые, - объясняет Тибальт, убирая молоко в холодильник и садясь. - Не кудри. Ты их что, перед выходом в свет завиваешь?
- А, ты об этом! - гость улыбается, но - только голосом. - Да я над ними вообще издеваюсь, как могу. То завью, то распрямлю.
- Вот только Монтекки я еще не учил, как надо ухаживать за волосами! - Тибальт фыркает, пряча за ехидством отчаянное непонимание.
Почему так легко? Почему ему кажется, что он - флаер со сломавшимся автопилотом, сорвавшийся с трассы, прокладывающий новый путь?
Он так желал свободы, а сейчас, увидев ее издалека, до смерти перепугался.
- Сколько тебе лет? - спрашивает Меркуцио таким голосом, словно это важно.
Нет, не так. Словно бы возраст Тибальта - единственное в мире, что сейчас действительно важно.
- Восемнадцать.
- Надо же. А выглядишь старше.
- На то и расчет.
Меркуцио улыбается.
- А тебе? - вопрос вырывается сам, и Тибальт успевает мысленно выругаться.
- Двадцать три.
- Серьезно?
- Вполне.
Он не выглядит на двадцать три. Вот двадцать - да, в самый раз.
Но Тибальту, если честно, абсолютно без разницы, потому что именно этот момент выбирает истина, чтобы снизойти на него во всей своей красоте; потому что именно в этот момент он осознает одну невозможно простую вещь.
Он - свободный человек, и может общаться с кем захочет. Особенно если с этим кем-то так просто.
Они, в конце концов, в нейтральной зоне.