[perfect-shotgun]

Ну что, понесу работы, раз наконец случился деанон Х)

Название: Post Mortem
Размер: драббл (709 слов)
Пейринг/Персонажи:

спойлер

Вескер!Устанак, Джейк Мюллер, мать Джейка (упоминается)
Категория: джен, гет
Жанр: ангст
Рейтинг: G - PG-13
Краткое содержание: А потом он проснулся и понял, что натворил.
Примечание: пост-RE6, AU

Куцый и потрепанный букетик ромашек выглядит крайне неуместно в стальной лапе. Пережатые обломанные стебли, полуоблетевшие лепестки; жалкое зрелище, в общем, и ужасно неуместное. Не сейчас. Не здесь.

Он горько вздыхает, и от вздоха этого колышется прикрывающая безгубый рот повязка. Пальто, крепко обтягивающее широкие плечи, натужно трещит по швам, когда он неловко шевелится, разминая затекшую спину; щелкают суставы на механической руке — и на этом все заканчивается.

Сгорбившись, он низко опускает голову с натянутым почти на самый нос капюшоном. Подозрительный вид, конечно, но лучше уж так, чем не маскироваться вообще. Подумаешь, высокий... лицо скрывает... в перчатках... Бандитов везде хватает. А он такой один.

Наверное.

Лучше бы это было так.


Резкий порыв ветра заставляет затрепетать все сразу: и повязку, и капюшон, и полы плаща. Небо стремительно темнеет — собирается дождь; быть может, даже ливень. Или гроза.

Ему все равно.

Он не знает, зачем пришел сюда. Он теперь вообще ничего не знает — все закончилось тогда, в огне и под водой.

Он должен был умереть.

Но выжил, черт возьми. Снова.

Нет приказов, нет команд, нет цели; ничего нет, все сгорело, все завалено обломками, все обрушилось в бездонную пропасть, в пасть скользкой безумной твари — сестры, брата? Узы, связывающие их, можно назвать родственными.

Младший брат, любимец матери, не справился. Погиб. Наверное.

Он ведь до сих пор жив.


Он не знает, зачем пришел сюда. От старого имени зудит в висках, словно в растревоженном осином гнезде; от воспоминаний сводит фантомной болью руку — но все же он здесь, стоит на коленях в грязи, смотрит и не может насмотреться.

Пропущенное мимо глаз и ушей, реальное, холодное даже на взгляд — он не рискует снимать перчатку даже здесь и сейчас. Камень смотрит в ответ болезненно знакомым лицом.

Было бы легче, если бы он чувствовал хоть что-то — но ничего нет. Ничего. Ничего-ничего-ничего. Все изменилось, и в первую очередь — он сам; старое имя принадлежит мертвецу, старые воспоминания — тоже, память кажется складом ненужного барахла. Зачем ему эти лица, имена и слова, всплывающие в голове без малейшего усилия? Зачем ему это ненужное, проработанное до мельчайших деталей досье на каждого бывшего знакомого?

Зачем ему, черт возьми, помнить, что именно эта девушка любила ромашки?


Это всплыло в голове среди ночи — и он, как последний дурак, покинул гостеприимные развалины и ушел в поле, поспав всего полчаса за последние сутки. Из травы оголенными ребрами торчали остатки стен — наверное, когда-то давно здесь была оживленная улица; он бродил в чужой памяти, то и дело склоняясь за цветком, рискуя все-таки порвать некрепко зашитое пальто, снятое с чужого плеча — механическая рука не настроена на мелкую моторику, а левой было неудобно.

Пришел обратно он уже ближе к рассвету. Ночные насекомые порхали вокруг него, слепо тыкаясь в пальто; он наугад протянул левую руку к одному, прикоснулся кончиками пальцев — под ними возбужденно заверещало, скользнуло мимо пальцев в ладонь и обхватило длинными тонкими лапками кисть. Второе вилось, попискивая, вокруг головы — так в мультфильмах показывают потерю сознания, — и скользнуло наконец под капюшон, крепко прижалось к шее. Последние, кто остался с ним и продолжают следовать; остальные мертвы, а новых не появится. Не рожает же он их, все-таки.

Результат ночной прогулки при свете выглядел... жалко.

А когда он все-таки добрался до могилы — еще и неуместно.


Он освобождается от раздумий, когда дождь обрушивается ему на затылок и спину. Подмокший букет, по-прежнему зажатый в металлической руке, хочется немедленно выкинуть и не позориться — один только вопрос, перед кем?

Аккуратно пристроив цветы на земляном холмике, он встает с тихим довольным вздохом. Затекла спина, затекли ноги; он потягивается так, что пальто все-таки трещит, и ровно в позвоночник вгрызается колючая прохлада. Невнятное ругательство срывается с губ само по себе; говорить ему все еще сложно. Разучился.

Он оборачивается — и замирает.


Оказывается, за ним наблюдали. Знать бы, как долго? Но ему не ответят. Да и он не сможет спросить.

Взгляд у этого рыжего парня на редкость ошарашенный; волосы отросли и теперь, лохматые и чуть вьющиеся, почти закрывают уши. Узнал. По росту? По телосложению? Неважно.

Парень — да какого черта, он же знает о нем почти все, включая имя! — продолжает молчать; рука медленно ползет к ремню, где ядовитой змеей прячется кобура. Бессмысленно и бесполезно, но сдаваться без боя в его планы явно не входит. Такая уж у него натура.

Наверное, унаследовал от матери.

И в голову не приходит ничего, кроме как содрать мешающую плотную маску и сказать — негромко, старательно выговаривая непослушным языком вьющиеся вокруг слова:
— Она любила ромашки.


Джейк обессилено роняет руку.

Название: Чума возьми семейства ваши оба!
Размер: драббл (607 слов)
Пейринг/Персонажи: герцог Веронский, торговец, фоном - вся Верона
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G - PG-13
Краткое содержание: Меркуцио призвал чуму - и она пришла.
Примечание: кроссовер с "Ромео и Джульеттой" Уильяма Шекспира; постканон пьесы, очень-очень преканон Resident Evil 4.

Меркуцио призвал чуму — и она пришла.

Пришла, спрятавшись в груди странствующего торговца. Хромой, кривоногий и усталый, он правил повозкой; лошадь — грязная и худая, — шла из последних сил, изредка оглядываясь на хозяина с немой тоской во взгляде.
— Подожди еще чуть-чуть, милая, — приговаривал он. — Почти пришли.

Он привез оружие, и доспехи, и украшения, и свежие новости вдобавок; и все это пользовалось одинаковым успехом.
— Чума, — хрипел он, — взяла Мантую. Не бойтесь, я не заразен, — и разражался кашлем, — к старому Гаспаро ни одна болячка... кхе-кхе... не липнет.

Ему, скрывавшему половину лица тканевой повязкой, верили. Он носил старый потертый плащ с вечно надвинутым на лоб капюшоном и никогда не снимал перчатки; чума, думали люди, не проберется сквозь всю эту одежду.

Она и не пробралась.


Торговец умел убеждать, и речи его были яд и елей. Лишь слова позволили ему дойти до герцога Веронского сквозь всю его охрану; что обещал он им — неведомо, а что говорил герцогу — неведомо вдвойне.

После беседы торговец ушел из особняка, не сдерживаемый никем, и вернулся к своим товарам; герцог же слег с жаром, с горячкой, с бредом — и проснулся через неделю чистым и свежим, с ясным разумом.

Ясным - и жаждущим действия.


Потом слегли главы семей Монтекки и Капулетти — почти одновременно; вечные сплетники говорили, что это не просто так, но их не слушали.

Торговец щурил покрасневшие глаза и смеялся над слухами вслед за толпой. Товар расходился стремительно, и это было хорошо.

Торговец скучал по родине; скучал по камню родного замка, по тихому шепоту из каждой укромной ниши, по отцу, по матери, по братьям и сестрам; по подземельям, в которых всегда было тихо и прохладно, и от этого стихала извечная ноющая боль в груди; даже по маленькой грязной деревеньке и тупым крестьянам, которым вечно приходилось все объяснять по три раза, а то и вовсе брать дело в свои руки. Скучал отчаянно, но не мог вернуться: уезжая, он пообещал, что привезет ужасно много золота и хорошие вести.

Золота никак не удавалось собрать достаточно. Как и вестей. А жизнь медленно подходила к концу...


А еще через неделю на город хлынул кашель. Он рвался почти из каждой груди, беспощадный и грубый; он гладким плащом струился по улицам вслед за герцогом.

Герцог полюбил ходить по Вероне; все чаще выбирался на приемы, все чаще устраивал их сам. Гости деликатно прятали кашель в ладонях, провожая правителя взглядами; обожание и ненависть сливались в них в единую мелодию — так привычно для этого города.

Кашель поселился в тюрьмах, и особняках, и в домах простого люда. Он распространялся по городу, словно крысиные орды, словно вышедшая из берегов Адидже; и в глазах людей вспыхивало понимание, стоило кому-то кашлянуть при них, и понимание это множилось и множилось: так в храме свечи кажутся огненным морем.


И настал день, когда герцог вышел на главную площадь города, на которой собрался весь веронский люд — все, от заключенных, спешно выпущенных из тюрем, до глав родов, — и сказал:
— Плодитесь и размножайтесь, дети мои.

И никто не проронил ни слова возмущения; ибо то была не ложь и не попытка уравнять себя с Богом, но правда, суровая и беспощадная.


Торговец уходил незаметно. Верона опустела в этот час: все были на площади, внимая слову отца и господина.

Торговец закинул на повозку опустевший ящик, в котором возил товары; и еще один, и еще. Больше не было ничего, что бы он мог продать — но было золото, много золота, и в груди уютно шевелилась новая жизнь, не распирая постоянно срастающиеся обратно кости постоянными попытками выбраться самостоятельно.

Он привез сюда чуму со своей далекой родины; привез в своей груди, сам себе хозяин и господин — друга, не властителя.

Он вывел из конюшни лошадь, запряг ее. Лошадь живо блестела темно-бордовыми глазами, фыркала; из ее зубов торговец ласково вынул полуобглоданную крысу.
— Давай, милая, — сказал торговец, забираясь на козлы. — Пошла.

Название: Bleeding out
Размер: драббл (327 слов)
Пейринг/Персонажи: Пирс Ниванс, за кадром Крис Редфилд, еще больше за кадром - Крис/Пирс
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Предупреждения: каноничная смерть персонажа
Краткое содержание: Чуть позже старта капсулы, чуть раньше взрыва.

Он сжимает зубы и возводит глаза к потолку. Потолок серый и безумно далекий, он расплывается — и кажется, что это просто тучи.

Все будет хорошо, думает он. Все. Будет. Хорошо. Жаль, что не с ним.

Зубы скрипят, потолок потрескивает, где-то вдалеке стены складываются, как карточный домик.

Идиллия.

Жжет руки, глаза, жжется под кожей; он шипит и старается дышать как можно ровней.

Потолок расплывается.

Вода прибывает.

Она захлестывает его ступни, голени, поднимается выше; она ледяная, мертвая, убийственная.

Сколько ему еще осталось?

Надо собраться с мыслями.

Никак.

Темно-серое небо распахивается над ним, готовое принять в свои объятья.

Наверху рассвет, думает он, и небо снова становится всего лишь потолком.

Вода прибывает.

Что у него еще осталось, кроме этого искалеченного, лишь по ошибке еще живого тела?

Только воспоминания, думает он, и перебирает их: то, что может вспомнить, что еще не расплылось — родители, родственники и друзья, маленькая квартира в большой многоэтажке, девушки...

Девушки.

Их три: первая — летнее солнце, листья, запутавшиеся в светлых волосах, уют и тепло; вторая — жар и огонь, след от зубов на шее, в кровь искусанные губы; третья была холодней северного моря с ним, равнодушней камня, и рвала ему сердце, не зная того.

Все могло быть иначе.

Маятник качается, неслышимый таймер тикает на невидимой бомбе; он вспоминает.

Он вспоминает, пока может: торопливо проживает каждое мгновение, каждый удар сердца, каждый вдох — с момента их встречи.

Все, что было в них хорошего и плохого, совместилось, сошлось без труда, как пазл, как мозаика, как соборный витраж — в одном человеке; тепло души, жар сердца — хотя какое там, не только, буду честен хоть перед смертью, думает он, — и этот мертвый холод равнодушия; кровь, пламя и разливающаяся вокруг боль, готовая вспыхнуть от малейшей искры — вот суть.

Небо все ниже, нависает темными тучами, полыхает грозой.

Время почти вышло, но он вот-вот закончит: чужая рука на затылке, глаза в глаза; радужка — как мутная заварка, расширены зрачки.

Он унесет все это с собой.

Он оставит здесь кусочек себя.

Таймер беззвучно пищит, и небо обрушивается вниз кузнечным молотом.

Маятник продолжает качаться.


Название: Buried in the sea
Размер: драббл (542 слова)
Пейринг/Персонажи: Пирс Ниванс, Крис Редфилд, неподалеку пробегали Шерри и Джейк
Категория: преслэш
Жанр: сюрреализм
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: множественные каноничные смерти персонажей, AU
Краткое содержание: Какова была вероятность спастись?
Примечание: автор вдохновлялся концовками Bioshock Infinite.

Он ныряет в каждую вероятность торопливо; так бросаются в ледяное озеро, спасаясь от пожара.

Это не легко. Совсем не легко.

Он проживает их одну за другой, по-настоящему проживает; это не какой-то фильм, который можно смотреть краем глаза — это его жизнь, это то, что с ним... происходит? Происходило? Будет происходить? Запутаться так просто.

Скорее всего, они погибнут (погибают, погибли) вдвоем. Вместе или по отдельности, одновременно или по очереди — важен сам факт.

Хаос опускается всем весом на стеклянный коридор, по которому бегут забавно-медленно две маленькие фигурки. Стекло не выдерживает, трескается; вода находит свой путь.

Или же стекло оказывается крепче, чем кажется на первый взгляд: вниз с беззвучным гулом уходит весь отсек.

Хаос прижимает ладонью к полу одного человечка, с равнодушием только что проснувшегося рассматривая зажатого в ладони второго; оба уже не дышат, и вода потемнела от их крови.

Металлический ящик, откинутый пришедшей в ярость тварью, накрывает обоих: и насаженного на арматуру, и спешащего ему на помощь.

Вместе с монстром в судорогах бьется и схваченный человек; для одного это смертельно, для второго — нет. А третий, не справившийся с новоприобретенной силой, падает на колени и кричит, чувствуя умирающим сознанием, как меняется его тело.

Вздрогнувшая под двойным весом неустойчивая платформа опрокидывается и падает на дно вместе с двумя продолжающими судорожно цепляться за нее людьми.

В отсеке не оказывается спасательных капсул; они с руганью кружат по комнате, пытаясь придумать хоть что-то, когда потолок падает им на головы.


Или же умирает только один.

Жертва ли, случайность ли — неважно; ни в одной из вероятностей нет предательства, и это делает участь чуть легче.

Обессиленный мужчина кое-как добирается до того места, где обшивка повредилась, и из нее торчат оголенные провода. Он вцепляется в них, словно утопающий (вода холодит колени), и вскидывает руку, целясь в пусковую шахту (я погибну, думает он, и заберу с собой весь комлекс).

Он же — неверящий, потрясенный, — бьется в стекло спасательной капсулы, как муха. Капитан, кричит он, не глупи, ты справишься, ты сильный, черт возьми, Крис, открой!

Все та же платформа, тот же скрежет, то же падение на дно; но на сей раз на ней — только один.

Хаос отшвыривает попавшегося на пути врага, как пушинку; тот врезается затылком в стену и больше не встает.


На все это многообразие смерти и боли — только один шанс выжить для обоих...
— Пирс, все в порядке?

...И он обязательно его найдет. Пусть сейчас он так призрачен...
— Что, с твоим щенком что-то не так?

...Он будет пытаться столько, сколько потребуется.
— Джейк, помолчи!.. Эй, у него что, носом кровь идет?

Все будет хорошо. Он обещает.


— Знаешь, Крис, — выдыхает он, вцепившийся белыми от напряжения пальцами в чужое плечо, — Я всегда ненавидел "День Сурка".
Под ними рушится огромный комплекс, визжит и стонет похороненная в нем заживо тварь; он помнит, как его (их) заваливало так же, и как их капсула стремительно падала обратно, увлекаемая монстром.

Крис поворачивается, смотрит смертельно устало и капельку удивленно:
— Ты это к чему?

Пирс помнит его болезненный оскал, его покрытую хитином кожу; помнит, как эта вариация напада прижимала его к полу, вгрызаясь в горло, и как она же висела всем телом на рычаге запуска.

Он помнит все их смерти — все до единой.
— Просто так, — выдыхает он и все-таки повисает на чужом плече; чужие руки подхватывают его, не давая упасть. — Просто так.

Теперь он будет помнить еще и жизнь.

Он украдкой стирает текущую из носа кровь.