... Serkonos, vast and endless. The universe, contained.
велп, я упоролся.
Название: in the marrow of my bones
Размер: планируется миди. или макси. как получится.
Пейринг/Персонажи: экзорцист!Дауд, Билли, мелькали Корво и Джессамина
Категория: джен (пока)
Жанр: AU, драма, мистика, детектив (кайнда)
Рейтинг: PG-13
Вдохновившие арты: [x]
Фикбукло: [x]
ПрологИногда Дауд видит странные сны — бескрайняя синева, похожая на небо и море, соленый воздух, далекие песни китов; он ходит по городу своего детства, вывернутому и перекрученному памятью, по пыльным мостовым и хрупким лесенкам, смотрит в чужие замершие лица и не думает ни о чем. Ему спокойно в таких снах, и он редко вспоминает их после.
Сегодня он стоит в беседке — белый камень, обвитые плющом колонны, — и к горлу подступает комок; он знает, что увидит, если посмотрит вниз, и все равно смотрит.
Мертвая Джессамина Колдуин ободряюще улыбается ему
(делайте, что должно, слышит он эхо),
и Дауд протягивает руку, осторожно опускает ее веки цвета неба и моря. У нее были серые глаза, думает он отстраненно; здесь они стали синими.
За его спиной хрустит и сминается камень — неправильный, неестественный звук; Дауд знает, что будет дальше.
Мостовая висит над бездной. Далеко внизу Дауд видит деревья и китов, дома и людей, но не останавливается; камни замирают под его ногами, чтобы через секунду беззвучно рухнуть вниз, но он знает, что не упадет. Впереди, совсем близко, сияет белым распахнутая дверь — слишком очевидно, словно его считают глупцом, — и он слышит шепот, тихий, еле различимый. Похоже на латынь, но Дауд не уверен.
Когда-то давно он решил бы, что это вход в Рай, но сейчас от этой мысли ему смешно. С каждым шагом шепот становится громче и громче, бьется о его виски, все еще неразборчивый, и Дауд видит —
вороны на крыше и стенах, в пустых проемах окон; Башня выглядит мертвой, Башня выглядит освежеванным трупом, вороны приоткрывают клювы, и из них льется шепот, откровения и насмешки, клекот и свист,
они смотрят на Дауда, и Дауд смотрит на них.
Здравствуй, дорогой друг, слышит он
(прямо перед ним, среди света и сияния, стоит человек),
давно не виделись.
Дауд просыпается в поту и несколько секунд лежит неподвижно, глядя в потолок. Потом садится на постели. Потом встает. В комнате темно, в доме темно и тихо — не слышно ни голосов с улицы, ни машин; Дауд спускается по лестнице на первый этаж, и доски под его ногами еле слышно поскрипывают.
Он не включает свет, когда входит на кухню; до упора выворачивает кран влево, умывается ледяной водой и пьет ее же, набрав в ладони. Тишина давит не хуже крика. Кажется, что в спину кто-то смотрит.
В голове крутится единственное слово.
Далила.
— Святой отец, — Джессамина пытается улыбнуться ему.
У нее мешки под глазами и царапины на руках; ей становится хуже, и он это знает. Она это знает. Билли это знает.
Значит, это последняя попытка.
— Я готова, — говорит она, не дождавшись ответа.
Дауд знает, что она пытается скрыть под макияжем морщины и усталость — многие женщины пытаются так делать; Дауд знает, что ей не нужна жалость. Джессамина отвыкла от нее.
Билли берет ее под руку. У миссис Колдуин не осталось близких людей, и нет никого, кто мог бы (хотел бы) проводить ее в, возможно, последний путь — ее родители мертвы, ее муж мертв, ее дочь уехала годы назад; Дауд знает, что Билли считает это несправедливым и потому так заботится о Джессамине,
и еще он знает, что Билли будет больно, очень больно.
Ритуал решают провести в беседке — рядом с Башней нет церквей, а ехать далеко опасно; из дома приносят стул — тяжелый, из темного дерева, — и усаживают Джессамину на него, спиной к перилам и морю. Билли достает из сумки фиксаторы — мягкие, кожаные.
Дауд отворачивается и закрывает глаза, сосредотачиваясь. Вдыхает и выдыхает. Он должен оставаться спокоен, иначе ее не получится спасти.
Когда он поворачивается обратно, все уже готово. Его ученики стоят рядом с Джессаминой, готовые навалиться и держать, рядом — пустое ведро; Джессамина смотрит молча и как будто спокойно, но Дауд знает этот взгляд. Бессилие и усталость — ни тоски, ни страха, больше ничего; это было раньше, но давно исчезло.
Дауд кивает ей.
— Exorcizamus te, — начинает он, и Джессамина с криком выгибает спину.
Ничего не выходит, как было и в прошлый раз, и в позапрошлый, и в предыдущие десять; Джессамина дышит — тяжело, измученно, — и смотрит вниз, на свои колени. Ее волосы растрепались, а кожа дымится там, куда попали брызги святой воды. Дауд знает, ей больно.
Дауд знает, что нужно сделать.
Билли смотрит на него, когда он достает пистолет — не пытаясь остановить или убедить, что в следующий раз все получится, смотрит больными черными глазами; ей плохо, но Джессамине хуже.
Дауд вставляет обойму (в ней только один патрон), с щелчком передергивает затвор, и Джессамина медленно поднимает голову. Мне жаль, хочет сказать Дауд, я не хотел, чтобы все вышло вот так;
Джессамина ободряюще улыбается ему искусанными губами.
— Делайте, что должно, — говорит она.
Выстрел звучит непозволительно громко даже с глушителем.
Утро встречает его холодом из распахнутых окон; Дауд садится на диване, ежится и трет глаза. Он не запомнил, как заснул снова, но это неудивительно — в последнее время такое происходит все чаще. Наверное, он просто устал.
Оконная створка стучит о стену ровно трижды, и Дауд ежится снова, уже от ветра.
Он готовит завтрак (яичница с помидорами, проще некуда), когда оживает забытый на диване телефон — базовый рингтон, раздражающее пиликанье; Дауд с раздражением откладывает лопаточку и возвращается в гостиную. Ему редко звонят, и еще реже звонят по утрам, так что Дауд даже не сомневается, кто это.
Начальство.
— Доброе утро, Дауд, — у Берроуза раздражающе бодрый голос, словно у них в Риме сейчас не семь утра.
— Епископ.
— Кажется, есть для вас работа, — на том конце провода слышится шуршание бумаги. — Дануолл, Ткацкий квартал. Вам повезло. Недалеко. Очень похоже на демоническое вторжение, насколько я могу судить.
Дауд выдыхает. Потом вдыхает. Телефон опасно трещит в его пальцах.
— У нас был договор, епископ, — говорит он сухо.
— Да, да, я помню, — кажется, Берроуз кивает, — но не распускать же из-за вас весь отдел? Пошлите какого-нибудь ученика.
— Они еще не готовы. Кроме Билли.
— Тогда пошлите Билли. Вы уверяли, что для вас есть замена, Дауд, так используйте ее! Люди просят о помощи. Люди умоляют о помощи, брат! Мы не можем заставить их страдать из-за вашей эгоистичности, вашего...
Дауд убирает трубку от уха, но не сбрасывает вызов. Берроуз не умеет проповедовать и произносить речи, но это можно перетерпеть — по крайней мере, сейчас; по привычке он смотрит в окно, на полуголые деревья и опавшие листья, и ни о чем не думает.
— Хорошо, — говорит он наконец, перебивая очередной пассаж. — Я вас понял.
Яичница, разумеется, подгорела. Дауд выключает конфорку и переставляет сковородку на соседнюю, давая еде остыть, и несколько секунд задумчиво смотрит на все еще зажатый в ладони телефон; хочется швырнуть его в стену, но Дауд сдерживается. Дышит спокойно и ровно, как его учили.
А потом перезванивает Билли.
Когда-то давно это был богатый район, но с тех пор все изменилось. Дауд купил этот дом двадцать лет назад, а соседние дома выкупила Церковь для его учеников — поэтому Билли стучится в его дверь через пять минут, взъерошенная и удивленная. От нее пахнет воском и ладаном, и еще дождевой водой — Дауд чувствует это, когда она протискивается в дом мимо него.
— Черт с ней, с работой, — заявляет она сразу же, расстегивая куртку. — Я разберусь, не маленькая. Повтори-ка, что ты сказал насчет демона.
— В мой сон приходил демон.
— Тот же или..?
Дауд мотает головой, и Билли вздыхает.
— Черт, — повторяет она почти обреченно. — Того ты, по крайней мере, знал.
— А этот знает меня, — говорит Дауд хмуро. — Назвал старым другом.
— Ты помнишь что-то еще? — Билли проходит на кухню и бесцеремонно распахивает холодильник, достает с нижней полки яблоко — последнее, но Дауду, в общем-то, все равно. Еще купит.
— Имя. Женское. Далила.
— Хм, — тянет Билли задумчиво и на полминуты замолкает, сосредоточившись на мытье яблока. Дауд не торопит ее. — Я могу поискать. Полистать там телефонный справочник или фейсбук...
— Билли.
— Что? Ты представляешь, сколько вообще в мире Далил?
— Нам нужна одна.
— Так мне схватить первую попавшуюся?
— Билли.
— Ох, — она вздыхает, как человек, чью шутку не оценили. — Хорошо, старик, хорошо. Поищу я особенную Далилу.
Яблоко выскальзывает из ее ладоней и со стуком падает на пол, катится дальше, к столу — ровно три оборота, прежде чем Билли подхватывает его снова.
На секунду Дауду кажется, будто это что-то значит.
Название: in the marrow of my bones
Размер: планируется миди. или макси. как получится.
Пейринг/Персонажи: экзорцист!Дауд, Билли, мелькали Корво и Джессамина
Категория: джен (пока)
Жанр: AU, драма, мистика, детектив (кайнда)
Рейтинг: PG-13
Вдохновившие арты: [x]
Фикбукло: [x]
ПрологИногда Дауд видит странные сны — бескрайняя синева, похожая на небо и море, соленый воздух, далекие песни китов; он ходит по городу своего детства, вывернутому и перекрученному памятью, по пыльным мостовым и хрупким лесенкам, смотрит в чужие замершие лица и не думает ни о чем. Ему спокойно в таких снах, и он редко вспоминает их после.
Сегодня он стоит в беседке — белый камень, обвитые плющом колонны, — и к горлу подступает комок; он знает, что увидит, если посмотрит вниз, и все равно смотрит.
Мертвая Джессамина Колдуин ободряюще улыбается ему
(делайте, что должно, слышит он эхо),
и Дауд протягивает руку, осторожно опускает ее веки цвета неба и моря. У нее были серые глаза, думает он отстраненно; здесь они стали синими.
За его спиной хрустит и сминается камень — неправильный, неестественный звук; Дауд знает, что будет дальше.
Мостовая висит над бездной. Далеко внизу Дауд видит деревья и китов, дома и людей, но не останавливается; камни замирают под его ногами, чтобы через секунду беззвучно рухнуть вниз, но он знает, что не упадет. Впереди, совсем близко, сияет белым распахнутая дверь — слишком очевидно, словно его считают глупцом, — и он слышит шепот, тихий, еле различимый. Похоже на латынь, но Дауд не уверен.
Когда-то давно он решил бы, что это вход в Рай, но сейчас от этой мысли ему смешно. С каждым шагом шепот становится громче и громче, бьется о его виски, все еще неразборчивый, и Дауд видит —
вороны на крыше и стенах, в пустых проемах окон; Башня выглядит мертвой, Башня выглядит освежеванным трупом, вороны приоткрывают клювы, и из них льется шепот, откровения и насмешки, клекот и свист,
они смотрят на Дауда, и Дауд смотрит на них.
Здравствуй, дорогой друг, слышит он
(прямо перед ним, среди света и сияния, стоит человек),
давно не виделись.
Дауд просыпается в поту и несколько секунд лежит неподвижно, глядя в потолок. Потом садится на постели. Потом встает. В комнате темно, в доме темно и тихо — не слышно ни голосов с улицы, ни машин; Дауд спускается по лестнице на первый этаж, и доски под его ногами еле слышно поскрипывают.
Он не включает свет, когда входит на кухню; до упора выворачивает кран влево, умывается ледяной водой и пьет ее же, набрав в ладони. Тишина давит не хуже крика. Кажется, что в спину кто-то смотрит.
В голове крутится единственное слово.
Далила.
***
— Святой отец, — Джессамина пытается улыбнуться ему.
У нее мешки под глазами и царапины на руках; ей становится хуже, и он это знает. Она это знает. Билли это знает.
Значит, это последняя попытка.
— Я готова, — говорит она, не дождавшись ответа.
Дауд знает, что она пытается скрыть под макияжем морщины и усталость — многие женщины пытаются так делать; Дауд знает, что ей не нужна жалость. Джессамина отвыкла от нее.
Билли берет ее под руку. У миссис Колдуин не осталось близких людей, и нет никого, кто мог бы (хотел бы) проводить ее в, возможно, последний путь — ее родители мертвы, ее муж мертв, ее дочь уехала годы назад; Дауд знает, что Билли считает это несправедливым и потому так заботится о Джессамине,
и еще он знает, что Билли будет больно, очень больно.
Ритуал решают провести в беседке — рядом с Башней нет церквей, а ехать далеко опасно; из дома приносят стул — тяжелый, из темного дерева, — и усаживают Джессамину на него, спиной к перилам и морю. Билли достает из сумки фиксаторы — мягкие, кожаные.
Дауд отворачивается и закрывает глаза, сосредотачиваясь. Вдыхает и выдыхает. Он должен оставаться спокоен, иначе ее не получится спасти.
Когда он поворачивается обратно, все уже готово. Его ученики стоят рядом с Джессаминой, готовые навалиться и держать, рядом — пустое ведро; Джессамина смотрит молча и как будто спокойно, но Дауд знает этот взгляд. Бессилие и усталость — ни тоски, ни страха, больше ничего; это было раньше, но давно исчезло.
Дауд кивает ей.
— Exorcizamus te, — начинает он, и Джессамина с криком выгибает спину.
Ничего не выходит, как было и в прошлый раз, и в позапрошлый, и в предыдущие десять; Джессамина дышит — тяжело, измученно, — и смотрит вниз, на свои колени. Ее волосы растрепались, а кожа дымится там, куда попали брызги святой воды. Дауд знает, ей больно.
Дауд знает, что нужно сделать.
Билли смотрит на него, когда он достает пистолет — не пытаясь остановить или убедить, что в следующий раз все получится, смотрит больными черными глазами; ей плохо, но Джессамине хуже.
Дауд вставляет обойму (в ней только один патрон), с щелчком передергивает затвор, и Джессамина медленно поднимает голову. Мне жаль, хочет сказать Дауд, я не хотел, чтобы все вышло вот так;
Джессамина ободряюще улыбается ему искусанными губами.
— Делайте, что должно, — говорит она.
Выстрел звучит непозволительно громко даже с глушителем.
***
Утро встречает его холодом из распахнутых окон; Дауд садится на диване, ежится и трет глаза. Он не запомнил, как заснул снова, но это неудивительно — в последнее время такое происходит все чаще. Наверное, он просто устал.
Оконная створка стучит о стену ровно трижды, и Дауд ежится снова, уже от ветра.
Он готовит завтрак (яичница с помидорами, проще некуда), когда оживает забытый на диване телефон — базовый рингтон, раздражающее пиликанье; Дауд с раздражением откладывает лопаточку и возвращается в гостиную. Ему редко звонят, и еще реже звонят по утрам, так что Дауд даже не сомневается, кто это.
Начальство.
— Доброе утро, Дауд, — у Берроуза раздражающе бодрый голос, словно у них в Риме сейчас не семь утра.
— Епископ.
— Кажется, есть для вас работа, — на том конце провода слышится шуршание бумаги. — Дануолл, Ткацкий квартал. Вам повезло. Недалеко. Очень похоже на демоническое вторжение, насколько я могу судить.
Дауд выдыхает. Потом вдыхает. Телефон опасно трещит в его пальцах.
— У нас был договор, епископ, — говорит он сухо.
— Да, да, я помню, — кажется, Берроуз кивает, — но не распускать же из-за вас весь отдел? Пошлите какого-нибудь ученика.
— Они еще не готовы. Кроме Билли.
— Тогда пошлите Билли. Вы уверяли, что для вас есть замена, Дауд, так используйте ее! Люди просят о помощи. Люди умоляют о помощи, брат! Мы не можем заставить их страдать из-за вашей эгоистичности, вашего...
Дауд убирает трубку от уха, но не сбрасывает вызов. Берроуз не умеет проповедовать и произносить речи, но это можно перетерпеть — по крайней мере, сейчас; по привычке он смотрит в окно, на полуголые деревья и опавшие листья, и ни о чем не думает.
— Хорошо, — говорит он наконец, перебивая очередной пассаж. — Я вас понял.
Яичница, разумеется, подгорела. Дауд выключает конфорку и переставляет сковородку на соседнюю, давая еде остыть, и несколько секунд задумчиво смотрит на все еще зажатый в ладони телефон; хочется швырнуть его в стену, но Дауд сдерживается. Дышит спокойно и ровно, как его учили.
А потом перезванивает Билли.
Когда-то давно это был богатый район, но с тех пор все изменилось. Дауд купил этот дом двадцать лет назад, а соседние дома выкупила Церковь для его учеников — поэтому Билли стучится в его дверь через пять минут, взъерошенная и удивленная. От нее пахнет воском и ладаном, и еще дождевой водой — Дауд чувствует это, когда она протискивается в дом мимо него.
— Черт с ней, с работой, — заявляет она сразу же, расстегивая куртку. — Я разберусь, не маленькая. Повтори-ка, что ты сказал насчет демона.
— В мой сон приходил демон.
— Тот же или..?
Дауд мотает головой, и Билли вздыхает.
— Черт, — повторяет она почти обреченно. — Того ты, по крайней мере, знал.
— А этот знает меня, — говорит Дауд хмуро. — Назвал старым другом.
— Ты помнишь что-то еще? — Билли проходит на кухню и бесцеремонно распахивает холодильник, достает с нижней полки яблоко — последнее, но Дауду, в общем-то, все равно. Еще купит.
— Имя. Женское. Далила.
— Хм, — тянет Билли задумчиво и на полминуты замолкает, сосредоточившись на мытье яблока. Дауд не торопит ее. — Я могу поискать. Полистать там телефонный справочник или фейсбук...
— Билли.
— Что? Ты представляешь, сколько вообще в мире Далил?
— Нам нужна одна.
— Так мне схватить первую попавшуюся?
— Билли.
— Ох, — она вздыхает, как человек, чью шутку не оценили. — Хорошо, старик, хорошо. Поищу я особенную Далилу.
Яблоко выскальзывает из ее ладоней и со стуком падает на пол, катится дальше, к столу — ровно три оборота, прежде чем Билли подхватывает его снова.
На секунду Дауду кажется, будто это что-то значит.
@темы: песни китов, текстота, in the marrow of my bones