[brass pangolin cold]

поскольку в резидент я донес рили дохуя, постов будет несколько. беваре, это может распидорасить вам ленту.


Название: when the waves come, you face them
Размер: драббл (792 слова)
Пейринг/Персонажи: Паркер Лучиани/Реймонд Вестер
Категория: слэш
Жанр: кайнда hurt/comfort
Рейтинг: G — PG-13
Примечание: авторская пунктуация, автор хэдканонит Реймонда хорошим парнем, которому не повезло наткнуться на Трайселл
Фикбук: [x]

Его преследует Террагридия — монстры на улицах, раскаленные здания, прошивший ногу насквозь коготь, кровь на руках, беспомощность
(я могу идти сам, я продержусь еще, идите вперед, я задержу их)
(мы ничего не сделали, мы ничего не могли сделать, это наша вина, это только наша вина);
иногда посреди ночи он просыпается с замершим в горле криком и чувствует этот жар и запах паленой плоти, и пропитавшую штанину кровь. Это ничего. К этому он привык.
Чаще ему снится море.

(черная густая вода, если смотреть слишком долго — из глубины посмотрят в ответ безглазой мордой)
(переваливающийся с бока на бок корабль, запах гнили, бьющий в нос даже сквозь противогаз, заросшие пародией на плоть узкие вентиляционные шахты)
(хлещущие сквозь дыры в корпусе почти прозрачные потоки)
(это моя вина, это все моя вина)
(знакомый крик и кашель откуда-то снизу, еле слышно пробивающийся сквозь переборки)
(я просто делал свою работу)

Паркер будит его, крепко встряхнув за плечи — иначе не получается; Реймонд моргает, хватаясь за него, и заставляет себя дышать. В спальне
(их спальне, общей, все давно прошло, все давно закончилось)
темно, как бывает только с задернутыми шторами, и тихо — только еле слышно тикают часы. Не пахнет ни солью, ни разложением; Реймонд глубоко вдыхает и выдыхает, и еще раз, и еще.
Паркер никогда не жалуется, что его любовник ворочается и почти кричит во сне, и уже за это ему нужно поставить памятник. Он даже предлагал (со своей обычной осторожностью и добротой, от которой каждый раз что-то в груди сжимается до боли) послушать, если Реймонд захочет рассказать о своих снах; Реймонд не хочет. Реймонд любит его так, что становится сложно дышать — вот уж что прошло сквозь года, ничуть не изменившись, — и рассказывать Паркеру о своих кошмарах ему кажется почти кощунством.
Он, в конце концов, видел их все.
Паркер обнимает его поперек живота со своей сонной, медвежьей ненавязчивостью и как будто снова засыпает, уткнувшись носом ему в плечо. От нежности
(как обычно, как всегда было и всегда будет)
сводит спазмом горло; Реймонд закрывает глаза и пытается погрузиться обратно в дрему
(темную, зыбкую дрему, похожую на морскую воду).

Паркер мог умереть.
Он вспоминает это каждый раз, когда лежит вот так — в темноте их спальни, в тишине и покое, когда все уже давно прошло и кончилось, когда Паркер дышит ему в спину, плечо, затылок, неважно; эта мысль уже давно не приносит горечи
(как и "меня использовали")
(как и "я не хотел")
(как и "я просто делал свою работу")
(как и "я думал, что это правильно"),
и Реймонд рад был бы не думать об этом, но все равно думает. Вспоминает огонь, и воду, и как Паркер еле переставлял ноги — тяжелый, истекающий кровью, — и собственную глухую ярость; от этого не становится лучше, от этого не становится хуже, но он все равно продолжает размышлять, как много потерял бы.
Наверное, психотерапевт многое сказал бы об этом, только Реймонд не обратится к психотерапевту. Не после "Трайселл". Не после "Королев".

Его целуют в плечи, размеренно и медленно, и нежно, так нежно; он думает, что никогда не сможет к этому привыкнуть. У Паркера жесткие губы и широкие шершавые ладони, но прикасается он каждый раз с невыносимой мягкостью и осторожностью; чем я заслужил это, думает Реймонд и с еле слышным вздохом прижимает подбородок к груди, открывая шею,
чем я заслужил это.

Он вспоминает их первую ночь — после Террагридии, когда Паркер и Джессика решили уйти в BSAA
(потому что они тоже это чувствовали, потому что они тоже ничего не смогли сделать),
после прощальной вечеринки, когда они оба были пьяны, когда Реймонд никак не мог поверить, что они видятся, может, в последний раз
(наверное, Паркер тоже; они никогда не говорили об этом);
это было так хорошо и так больно, потому что Реймонд любил его так же сильно, как сейчас, потому что даже через пелену алкоголя он понимал, что это первый и единственный раз, потому что Паркер был так нежен, словно тоже любил его
(он любил, но тогда Реймонд не знал об этом)
и от этого было только хуже.
Он помнит (вспоминает) полумрак спальни, и жадные поцелуи, и как Паркер все время проверял его ногу — все ли в порядке, не больно ли ему, — и чуткие, нежные прикосновения, а потом —
утро.
Паркер чертовски плохо переносит алкоголь, узнал он тогда. Паркер не помнит, что делает, когда выпьет чуть больше обычного.
Реймонд не помнит, из-за чего они поссорились — только мрачное и двусмысленное паркерово "я предпочитаю играть по правилам", свое хриплое шипение и поднимающуюся в груди тоску, и еще — почти удивленное "Кадет?", когда Паркер наконец догнал его в коридоре, взъерошенного, в расстегнутой рубашке и незашнурованных сапогах,
собственное "не смей звать меня так", а потом
хлопок двери.

— Все хорошо? — спрашивает Паркер мягким шепотом, и Реймонд, поддавшись порыву, накрывает его ладонь своей.
Я сделал столько ошибок, думает он.
Этого могло не случиться, думает он.
Я так люблю тебя, думает он.
— Теперь да, — шепчет он в ответ и осторожно пожимает чужие пальцы. — Спи.



Название: you define my everything
Размер: драббл (468 слов)
Пейринг/Персонажи: Клэр Редфилд/Мойра Бертон, ОЖП х2
Категория: фемслэш
Жанр: драма
Рейтинг: G — PG-13
Предупреждения: местами авторская пунктуация
Краткое содержание: Клэр навещает Мойру в больнице
Примечание:

спойлеры

очень сильно постканон, ER, закадровая смерть персонажа
Фикбук: [x]

— Ты помнишь остров, Клэр? — спрашивает Мойра однажды.
Клэр навещает ее каждую неделю, иногда чаще, иногда реже. Приносит цветы — белые, красивые, с длинными лепестками; Мойра не помнит, как они называются. Память так часто подводит ее в последние дни.
— Ты через столько прошла, — говорит Мойра и гладит ее по руке, слабо сжимает ладонь. — Наверное, для тебя это только одна из многих страшных историй, да? Ты рассказываешь их детям? Конечно, нет. Дети не должны о таком знать. Даже когда очень хотят.
Клэр смотрит на нее и молчит. Она всегда молчит, но Мойра не осуждает ее, не всегда даже замечает это молчание; ей достаточно присутствия, чужой сильной ладони в ее. У Клэр мозоли от оружия и кольцо на безымянном пальце, и Мойра всегда улыбается, прикасаясь к нему — столько воспоминаний, столько счастливых дней
ушло без следа.
Мойра знает: она совсем плоха.
— А я вот помню, — бормочет она и через силу сглатывает: неожиданно сжалось горло, будто она вот-вот заплачет. — Все еще, представляешь? Так много забыла, а это... Я ведь тогда поняла, что люблю тебя, ты знаешь? Я говорила? Наверняка говорила.
Опустив голову, она прижимается губами к чужим тонким пальцам, и Клэр вдыхает — резко, как от сильной боли.
— Что такое, дорогая? — Мойра с трудом выпрямляется и смотрит на нее снизу вверх — обеспокоенно, удивленно. Губы Клэр шевелятся, но Мойра не слышит ни звука, а потом
Клэр мягко, но быстро высвобождает руку и почти выбегает из комнаты.
Мойре кажется, она плачет.

Недоумение и тоска жгут ее изнутри. Чем она обидела Клэр? Почему она сбежала? Мойре больно, как только может быть больно человеку, обидевшему близкого; Мойра беззвучно плачет, сжимая одеяло в ладонях, и смотрит в окно. За окном идет дождь, и от этого вдвойне хуже — будь все иначе, можно было бы погулять и развеяться. На свежем воздухе ей становится лучше, но в такую погоду на улицу лучше не выходить.
Букет лилий на тумбе у кровати пахнет сладко и тяжело.
Точно, думает Мойра. Лилии. Это лилии. Клэр подарила мне их, когда... когда... ну вот опять. Это было первое свидание? Это была свадьба? Годовщина? Почему я не могу ничего вспомнить? Почему Клэр приходит так редко? Почему ее обручальное кольцо — на пальце, а мое — на шее?
Дверь открывается снова, и входит девушка — совсем молодая и незнакомая, вся в белом; Мойра удивленно моргает, смотрит на нее заплаканными глазами.
— Пора принимать лекарства, миссис Бертон... ох, что случилось? — голос у девушки высокий и обеспокоенный. — Почему вы плачете? Я видела мисс Редфилд в коридоре, и...
Мисс. Редфилд.
Ох.
— Это была не Клэр, да? — спрашивает Мойра и сама понимает, что звучит ужасно глупо. — Я опять...
— Нет, миссис Бертон, — девушка подходит ближе и мягко кладет ладонь ей на плечо; ее голос звучит виновато. — Это не ваша жена. Простите. Ну, не надо плакать. Давайте я вытру вам слезы, вот так... и помогу сесть.
Мойра не слушает. Мойра совсем плоха.
Клэр Бертон (в девичестве — Редфилд) похоронили два года назад.



Название: монстр в твоей голове
Размер: драббл (508 слов)
Пейринг/Персонажи: Крис Редфилд/Джилл Валентайн, упоминается Альберт Вескер
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: авторская пунктуация, сюрреализм
Краткое содержание: с Криса невовремя спадает стазис, а Обелиск тут как тут
Примечание: кроссовер с серией Dead Space (в частности - второй частью)
Фикбук: [x]

Ночью Крис просыпается и не может понять, где он. Болит голова. Комната незнакома, воздух сухой, и ему трудно дышать; через приоткрытую дверь в коридор льется мягкий, тусклый свет. Пахнет лекарствами и почему-то железом. В углах собираются тени.
Крис пытается пошевелиться, но тут же понимает, что не может. Крис привязан к кровати. Крис в смирительной рубашке.
В тенях кто-то двигается и шепчет на разные голоса.
Крис пытается вырваться, но ничего не выходит. Он не кричит. Он помнит эти шепотки — так было в Раккуне, так было в Кижужу; на его крики придут, а он пока не готов умирать. Только не сейчас. Только не так.
Голова болит все сильнее и сильнее. Кажется, он видит на стенах потеки крови. Кажется, он видит на полу надписи.
(в оранжевом свете перед ним предстает обелиск во всем его величии во всей его славе
обелиск говорит с ним)
— Крисссссс.
Он знает этот голос. Скрежет металла по металлу, кости по кости, помехи и треск; в темном углу у двери вспыхивают глаза, вспыхивает распахнутый в крике рот — они сияют
сияют
сияют
и Крис сжимает зубы, чтобы не закричать.
— Тебе больно, Крис? Тебе больно. А как было больно мне — тогда, в том особняке? Когда я умерла? Когда я умерла из-за тебя? Когда я спасла тебя, когда я оттолкнула этого ублюдка, когда я выпала из окна — ты пытаешься не думать об этом, но — о, мне было больно, Крис. Когда он взял меня с собой и использовал, экспериментировал, превращал меня в эту тварь — о, Крис, ты даже не представляешь—
(ее голос срывается на помехи, на крик, на плач)
— ты даже не представляешь, как это было больно.
Она смеется
(это хрип статики, это стон сгибающегося металла, сминаемых переборок, умирающего корабля)
и подходит ближе.
У нее белые волосы и искаженное вечным криком лицо, и Крис бьется
и бьется
и бьется,
но ремни даже не думают поддаваться.
У нее седые волосы.
Она умерла. Ее не может быть здесь. Она умерла. Это Обелиск. Обелиск хочет что-то сказать ему. Обелиск лжет ему.
(обелиск выжигает его глаза изнутри бьется в его мозгу слова символы знаки чертежи так больно так больно)
— Ты пытаешься не думать, была ли я еще жива, когда ты пришел убивать этого ублюдка, — шипение и скрежет, как когти по металлу. — Ты пытаешься не думать, что я кричала. Многие твари кричат, правда? Это же ничего не значит, Крис, ничего, ничего ничего ничегоничегоничего — да?
Она кладет ладонь на его лоб, и что-то в его голове взрывается, и Крис
кричит
тоже.
— Ты пытаешься не думать, что любил меня, что я могла любить тебя тоже, что мы могли бросить это давным-давно, что Обелиски могли идти к черту вместе с правительством, что мы могли быть счастливы, мы могли жить, Крис - это приятно, Крис? Не думать? Тебе кажется, что твоя память гниет, Крис. Тебе кажется, что боль сгниет вместе с ней.
Она наклоняется к его лицу, так близко, так близко, бледная кожа, седые волосы, пустые дыры глаз и рта - будто собирается поцеловать; Крис хрипит и часто дышит, кажется, что его голова вот-вот взорвется, так больно, так больно
он пытается зажмуриться, но не может.
Она смотрит ему в глаза и выдыхает:
- Нет.



Название: You don't need no Halloween
Размер: мини (1376 слов)
Пейринг/Персонажи: Итан Уинтерс, Лукас Бейкер
Категория: джен
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: G — PG-13
Предупреждения: упоминание употребления наркотиков, авторская пунктуация
Краткое содержание: Иногда Итану снятся странные сны
Примечание: пост-плохая концовка, но все не так уж и плохо; и Итан, и Лукас заражены; текст писался до выхода Not A Hero и является АУ по отношению к нему; автор хэдканонит Лукаса немножко больным на голову, но все-таки котиком, чьи психические проблемы усугубил контроль Иви
Фикбук: [x]

После Луизианы Итана не мучают кошмары. Ему должна сниться Иви, или Джек, или Маргарет, или Мия с ножом в шее, или окаменевшая Зои; он должен просыпаться в холодном поту, испуганный и тяжело дышащий, и проводить оставшиеся до рассвета часы на кухне.
Ему не снится ничего из этого.
Ему снятся болота и бесконечные дороги, и боль в ногах, и тупая усталость; ему снится, что это помогает не думать, забыть обо всем случившемся. Во снах он ищет ночлег на обочине, прячется в кустах и обнимает колени, вздрагивая от холода, и пережидает ночь, а потом — идет дальше, пока не упадет от усталости.
Ему снится, что ему снится, что он — Итан Уинтерс, техасец, программист-фрилансер с ПТСР, убивший жену собственными руками. Ему снится, что он не понимает, проснулся ли.

Во сне он включает кофеварку и просыпается на обочине с пересохшим от жажды ртом, а потом просыпается снова
и снова
и снова;
Итан задремывает перед ноутбуком — пять минут, не больше, — и распахивает глаза перед указателем "Дулак — 5 миль". Кажется, он стоит здесь уже очень долго; жара бьет его наотмашь, и кажется, что земля уходит из-под ног. Запахи, звуки, все это; он закрывает глаза и слышит за спиной шорох шин, а потом короткое:
— Подвезти?-
и просыпается в своем кабинете, перед погасшим ноутбуком.

Следующее, что ему снится — Новый Орлеан. Итан бывал здесь раньше, и не раз; он узнает эти улицы, несколько раз пьет в знакомых барах, один раз даже прокатывается на трамвае — прямо как раньше. Будь это в реальность, он вспоминал бы, как познакомился с Мией, но во снах его снедает тоска и вина — слишком сильная, чтобы можно было думать о чем-то еще.
Во снах он надирается, как последняя свинья, и потом ничего не помнит.
Потом ему вообще перестает что-либо сниться.

Через неделю он срывается из дома, прямо как тогда (и снова в Луизиану, думает он, выворачивая на трассу, опять попадешь в неприятности, Уинтерс); до Нового Орлеана пять часов езды, у него есть деньги на мотель, и почему-то он уверен, что увидит что-то снова, когда доберется туда.
Обязательно увидит.
На закате, наконец прорвавшись сквозь пробки, он подъезжает к "Свитс Инн". Это не то место, где предпочли бы останавливаться туристы, но на одну ночь сойдет; на парковке почти нет машин, и это не удивляет. Итан был здесь один раз и даже не вспомнил бы про это место, но в последнем сне он ворочался здесь, на слишком жесткой кровати, кусая свои пальцы, и это было отрезвляюще больно.

Ночью он видит расписанные баллончиком грязные стены, и жесткий матрас, и собственную перетянутую жгутом жилистую руку с грязными, обломанными ногтями; укол еле ощутим, но он просыпается, как от толчка в бок.

Обострившееся чутье, спасавшее его в Далви, говорит — езжай на юг, к реке; Итан чувствует себя охотничьим псом, когда сворачивает на Сейнт-Клод-Авеню и углубляется в Байуотер. Он никогда не бывал в трущобах; что ж, будет интересный опыт.
(Маленькие аккуратные дома снова напоминают ему о Мие; если бы все сложилось по-другому... но оно не сложилось.)
Чутье — интуиция, — ведет его дальше и дальше; Итан хмурится, изредка прикрывает глаза, но нет — никаких видений, никаких подсказок. Ищи сам, Уинтерс. Может быть, даже найдешь.
Заброшенный дом он замечает не сразу — черные окна с крепко засевшими в рамах стеклянными осколками, осыпающаяся краска, черно-красные граффити на стенах и приоткрытой двери; Итан останавливает машину на обочине и вытаскивает из бардачка пистолет, торопливо сует его за пояс штанов. Две обоймы отправляются в карман куртки.
Просто на всякий случай, думает он.

В доме почти пусто, это он знает наверняка. Интуиция тянет его наверх, но сначала он проверяет первый этаж — комнату за комнатой, держа пистолет наготове; но нет, никого и ничего. Ни наркоманов, ни очередных зараженных ублюдков, ни той отвратительной жижи — только пятна плесени на потолке и в углах да вездесущие граффити.
Так что он поднимается наверх.
Лестница не скрипит под его ногами, сердце бьется быстро и гулко; кажется, он вот-вот найдет что-то очень важное, что-то родное
(Мия?),
и Итан толкает в первую же комнату носком ботинка.
Первое и единственное, что он видит — Лукас Бейкер, скорчившийся на грязном матрасе в дальнем углу. Бледное лицо, блестящий в лунном свете пот, закатанные рукава, перехваченная жгутом рука;
этот ублюдок.
Итану становится сложно дышать.
— Что ты, по-твоему, делаешь? — голос звучит слишком громко и неправильно; он опускает пистолет и подходит ближе. Что-то не так не только с его голосом — здесь все не то, все неестественное, будто смотришь в зеркало, но видишь чужое лицо, будто все так, но одновременно не так.
Лукас, разумеется, молчит — только смотрит сквозь него огромными глазами, в которых от радужки осталась только тонкая серая нить вокруг зрачка; да он же боится, понимает Итан и опускается на корточки рядом с матрасом, он же напуган до усрачки,
неужели он боится меня?
От этой мысли становится смешно; пальцы подрагивают, когда он вынимает шприц из чужой руки. Вот мы и поменялись местами, думает Итан, но не чувствует злорадства на самом деле. Мстить ему тоже не хочется.
— Чем ты закинулся? — спрашивает он зачем-то, хоть и знает, что ему не ответят. — И где деньги-то взял? Так и знал, что ты чертов наркоман. Нормальным такие идеи в голову не приходят.
Чужое лицо искажается — странная смесь страха и гнева; Лукас хватает его за руку, сжимает так крепко, что наверняка остались бы синяки, если бы не остатки вируса в его (их) крови.
— Я не псих, — бормочет он. — Не псих. Не псих.

Итан выносит его из дома на руках. Лукас совсем легкий, будто за последние недели толком ничего не ел, и цепляется за него как-то слишком отчаянно; Итан укладывает его на заднее сиденье, укрывает непонятно как оказавшимся в багажнике пледом и мрачно представляет, как будет чистить салон. Других вариантов, правда, нет — сидеть ровно Лукас не может.
— Заблюешь машину — будешь сам отмывать, — предупреждает Итан, прежде чем захлопнуть дверь; Лукас, кажется, его не слышит.
Итан толком не поспал, а впереди пятичасовая дорога домой, но он не боится. В конце концов, он уже едет по самому опасному району Нового Орлеана с торчком на заднем сиденье; для такого нужна правильная музыка, и он включает магнитолу.
Южная готика будет в самый раз.

Лукас приходит в себя на въезде в Хьюстон, когда начинает играть "Ghosting"; Итан понимает это не сразу, усталый и зачарованный мягким женским голосом, но все же понимает — когда сзади раздается странный сдавленный звук, слишком тихий, чтобы можно было понять, что это. Итан поспешно съезжает на обочину и останавливается, чтобы перегнуться назад, не боясь ни в кого врезаться.
В первую секунду он не видит Лукаса, только скомканный старый плед, и замирает в недоумении — сбежал? куда? как? не выпрыгнул же на полном ходу из окна, Итан услышал бы; но потом плед вздрагивает, и звук раздается снова, уже отчетливей.
Сухой горький всхлип.
— Эй, — Итан протягивает руку и осторожно треплет его по... он надеется, это плечо. — Эй. Что случилось?
Плед вздрагивает — так, словно Лукас подтянул колени к груди. Итан не собирается проверять.
— Песня, — раздается сдавленное, и Итан снова чувствует что-то странное, слишком сильное — что-то, заставившее его забрать Лукаса из того дома. Наверное, это жалость; он не уверен. — Зои любила ее слушать, когда... когда была ее очередь прибираться.
Итан моргает. Он не знает, что ответить.
(это все моя вина, думает он)
Он уже отворачивается обратно и кладет руки на руль, когда Лукас заговаривает снова:
— Ты хочешь меня убить?
— Что? — Итан вздрагивает и смотрит на него в зеркало заднего вида. — Нет. С чего ты вообще это взял, я же не... — псих какой-то, думает он, но обрывает себя. Другое на ум не идет, и он замолкает.
— Я... делал разные вещи, — Лукас садится ровно, придерживая плед на плечах, и только сейчас Итан замечает, какой он худой. — Убивал людей, и тебя тоже хотел убить, а теперь ты можешь это сделать, и... — он взмахивает рукой и задевает штурманское сиденье. — Я только хотел сказать: если хочешь, поторопись.
Итан чувствует себя полным идиотом, потому что первые несколько секунд единственное, что он может выдавить — это изумленное: "Что??". Он сдерживается и ждет, когда в голову придет что-то другое.
— Я не хочу тебя убивать, — повторяет он наконец и поворачивает ключ в замке зажигания.

Они приезжают домой на рассвете. Солнце только собирается вставать, небо фиолетово-голубое, с красно-золотой каймой горизонта на востоке, а воздух такой прозрачный и холодный, что, кажется, почти звенит; выйдя из машины, Итан выдыхает и на секунду обхватывает себя руками, прежде чем помочь Лукасу вылезти.
— Сначала примешь душ, — предупреждает Итан ворчливо, — и почистишь зубы, и только потом ляжешь спать. Диван раскладывается. Запасная щетка — зеленая. Ну, чего встал? Пошли.

Итан засыпает под шум воды; ему снится, что он наконец дома.

@темы: зфб, резидент ивел, текстота